Сказать, что после моего рассказа Себастьян опешил, значит ничего не сказать. Он даже не подвис, он впал в ступор. В кататонический.
Минуты текли за минутами, мы сидели молча. Я так сказать наслаждалась тишиной, а маркиз переваривал услышанное.
— Заводы говорите… — наконец пробормотал он, и тут же встряхнувшись и скинув с себя ворох информации, которая почти раздавила его, задал самый верный вопрос, за который, пожалуй, я бы могла его расцеловать. Наверное. — А насколько лет ваше время позже времени королевы Флоренс пришедшей.
Я прикинула.
— Если оттиск на револьвере тысяча восемьсот восемьдесят третьего года, а у меня две тысячи одиннадцатый, то… Сто двадцать лет. Не менее.
— И за эти сто двадцать лет вы смогли достичь настолько многого? — удивился он. — Вы же говорили о двух сотнях…
— Так я же говорила про вас! — принялась выкручиваться я. — У вас сейчас по нашему летосчислению почти… Это сложно сказать. Могу сказать с уверенностью — вы даже от времени королевской бабки почти на век отстаете. А местами и более. Вам сначала ее время догнать надо. Электричество, например, открыть.
— Мы ведем работы в этом направлении, — сухо проинформировал меня Себастьян. — Только я о них вам сообщить не могу, это государственная тайна.
— Что крутите два колесика и между токоотводами проскакивает разряд? — произнесла я с иронией, не сумев удержаться.
— Мы продвинулись дальше, — надулся Себастьян. Похоже, я нащупала его слабое место — скорее всего, далеко от лейденской банки они не ушли.
— Что вы уже построили плотину, установили гидроэлектростанцию и протянули километры проводов?! — в мой тон закрался излишний сарказм, и я поспешила исправить положение. — Извините, — совершенно искренне произнесла я. — Я не хотела вас обидеть или как-то оскорбить. Просто для меня ваш мир — прошлое, которое отстает от моего, как минимум на пару веков. У нас машины, самолеты!… Господи, да мы людей в космос отправляем! Делаем телескопами съемки дальних галактик. И медицина у нас другая, — продолжила я, распаляясь. — Пусть рак мы до конца вылечить не можем, но сердце, печень, почки пересаживаем, чтобы больной дальше жить мог. Зрение восстанавливаем. Я… я могу позвонить по компьютеру… только не спрашивайте сейчас, что это такое. В общем, я могу поговорить с человеком, который находится на другом континенте. Причем даже увидеть его. У нас женщина это свободный человек, а не чья-то собственность. Да я сама зарабатывала, и жила себе спокойно!.. — смахнув с глаз предательские слезы, я продолжила сравнивать миры. — У вас же медицина жуть сплошная! Знахарство! Ни антибиотиков, ни антисептиков. Йода и того нет! Никакого прогресса! Вон, вы пистолеты одни научились делать, а остальное? У вас гигантских заводов нет. Связи тоже нет. Вы гонцов гоняете, вместо того чтобы просто позвонить или отправить сообщение. Ничего этого нет! Так что для меня ваш мир — средневековье. Самое настоящее средневековье. Вот так.
Мы вновь замолчали. Я пыталась сдержать слезы, в горле встал ком и не давал говорить. Себастьян в полной растерянности взял у меня телефон и начал крутить, рассматривая. Но по незнанию он то ли куда-то нажал или что-то сдвинул, но задняя крышка отскочила и из него вывалилась батарейка.
— О, простите меня! — воскликнул он. Его голос был полон неподдельного раскаяния. — Я сломал вашу штучку…
На что я лишь взяла батарейку и вставила ее обратно.
— Ничего страшного, — выдавила из себя. Хотя… Чего теперь трястись-то уж, все равно розетки здесь еще лет сто не предвидится. И при помощи маникюрного набора вскрыла телефон, обнажив плату с микросхемами.
— Вот, смотрите, — показала я распотрошенное нутро Себастьяну. — Если вы сможете воспроизвести это, значит, сможете сделать то, о чем я вам рассказывала.
Он осторожно кончиком ногтя задел пайку, царапнул дорожку.
— Какое все мелкое… — растерянно протянул он.
— Угу, мелкое, — кивнула я. — Зато в памяти у него может храниться библиотека на десять тысяч томов.
— Десять тысяч?! — кажется мысли у Себастьяна вновь зашкалили.
— А может и пятнадцать, — мстительно добавила я и, подняв на него полный тоски взгляд, спросила: — Ну как, будете посвящать короля во все это?
Себастьян в растерянности замер, сначала вроде бы качнул головой в согласии, затем его подбородок пошел в строну, а под-конец все же выдохнул:
— Не уверен. Надо подумать. Надо будет очень крепко подумать. Король очень здравомыслящий человек, однако такое… Я подумаю Аннель. Честно.
И все так же находясь в глубокой растерянности, он наклонился ко мне, едва заметно коснулся губами щеки, словно для него это было привычным делом, а потом встал и так же в молчании покинул комнату.
Вивьен хотелось основательно что-нибудь расколотить. Да же нет, прибить кого-нибудь! И чтобы этим кем-нибудь был никто иной, как Герман. С каким бы удовольствием она вцепилась ему в глаза. Вот так всадила бы длинные ногти и… Но к сожалению он был далеко, а перед ней лежало лишь письмо от него, которое она только что расшифровала. Герман вновь требовал, чтобы она достала какие-то бумаги, относящиеся к временам королевской бабки, а зачем и для чего не сообщал. Мало ему было сведений, что она выкачала из Хольгрима?! Мало и тех, что узнала через Кларенса?! Так и эти еще подавай?! Этот старый сморчок ставил перед ней почти невыполнимую задачу — хотел, чтобы она стащила бумаги. А какие бумаги, откуда и как?!
Не сдержавшись, женщина запустила в стену серебряной пудреницей. Облако мельчайшей розоватой пыли, словно невиданная пыльца заискрилось в солнечных лучах.